| |
 |
|
|
|
 Назад 
ОГОНЬ МОЛЧАНИЯ
Чумышск открылся за валом Сорокинского тракта. Пассажиры переместились на левую сторону к окнам: когда-то «жилмассив» - натыканные в беспорядке вагончики. Теперь на фоне полей, точно на темно-зеленом бархате, - белые кубики многоэтажек. Сердце учащенно забилось - мой город!
Валерий Антонович стоял, прислонясь к окну, и город, словно понимая, что почти год разлуки - достаточно большой срок, медленно поворачивался, расправлял крылья кварталов, ровных, как стрелы улиц, тогда осей - ЖЕ, ЕД и так далее.
Мой. Валерий Антонович ощутил странное пощипывание в носу. Первый, второй, третий микрорайоны - это все при нем, а вот четвертый - только к нулю приступали: котлованы, трамбовочные земснаряды, сваебойки, грохот, рев. Глянешь с высоты шестнадцатиэтажной башни - скреперные машины словно мифические чудища. Теперь четвертый почти построен, вагончики отхлынули на окраину - поближе к станции пятый микрорайон начнут. Когда-то не верилось: будет ли?! Своими очерками помогал укрепиться словам: Чумышск, Коксохим, Чумышский завод. В репортаже с первомайской демонстрации назвал ось ЕД (бетонка в тысячу метров) проспектом Строителей. Закрепилось название - главная магистраль города. Ему есть чем гордиться - этого уже никто не отнимет.
Он вдруг почувствовал: стекла помутнели. Не тянет на первостроителя. Первостроителю достаточно уронить скупую слезу. Нет-нет, не тот строитель пошел. Очкарики с носовыми платочками. Девушки в моднячих брюках-комбинезонах. В кино - в туфельках, стыд-то какой, позорят кирзачи-самоходы и скупую слезу, конечно, - мельчают.
Он увидел отделившуюся железнодорожную линию, убегающую за лесополосу, - новая ветка? Пассажиры объяснили: на стройплощадку завода, как раз успеют.
Валерий Антонович обрадовался - помогает ему Коксохим, на автобусе минимум час добираться, если не больше (часы пик), а тут к восьми будет возле заводоуправления, там до вагончиков Сибстальконструкции - рукой подать.
В электричке Чумышск - завод справился, где купить билет (чувствовал себя виновным за бесплатный проезд). Пассажиры (ими оказались парни из Сибстальконструкции) разулыбались - на работу и с работы они ездят «за здорово живешь». От них узнал, что прежний начальник участка теперь «шишка» - секретарь парткома Коксохима, а нынешний - в прошлом знаменитый бригадир. Определенно везет Валерию Антоновичу - повышение по должностной лесенке людей, о которых когда-то писал, облегчит дело с письмами. Внезапное чувство суеверного страха вдруг опахнуло холодным ветерком. Уже бывало - засветит, забрезжит звездочка. Они с Татьяной воспрянут, взмоют ввысь, а им по крыльям - только перья во все стороны. Везение везением, главное сейчас - письма и еще документы, касающиеся Лейбельзона. На суде они ох как пригодятся развеять домыслы: Союз писателей нарочно премировал сорок шестое управление статуэткой вождя - своеобразная взятка за ставку мастера.
Почти все удавалось Валерию Антоновичу в этот день, а начало положил начальник участка Сибстальконструкции. Застал его в выездном вагончике прежней бригады, готовились к подъему галереи склада угля весом двести двадцать тонн. Впервые в стране - само присутствие бывшего бригадира вселяло уверенность. Конечно, не до Валерия Антоновича было, но как только узнал, в чем дело, - прервал работу, пригласил монтажников в вагончик: помните писателя Губкина или напомнить?
Тогда он писал очерк о высотниках, увязался за бригадиром, на сороковой отметке башни-наполнителя - переход, споткнулся и на глазах у всей бригады - в проем. Счастье, что зацепился за лагу - деревяшка; уголок какой железный разрубил бы робу - и поминай как звали. Бригадир одной рукой, будто пустой мешок, снял.
Вспоминали, смеялись - два года тому, то есть два года крестнику.
Письмо подписали безоговорочно, но и правку внесли, текст показался чересчур мягким. Начальник участка собственноручно вписал: не для того мы подстраховывали писателя Губкина на высоте, чтобы внизу, на родной почве, его честное имя втаптывали в грязь. Валерий Антонович предложил смягчить вставку, но получил такой дружный отпор, что понял - или они впишут, или вообще ничего подписывать не будут.
Из вагончика вместе с начальником участка поехали в контору, позвонили в трест секретарю парткома Коксохима, чтоб подготовил выписку из протоколов парткома - на основании чего вручался сорок шестому приз. Секретарь вначале согласился, потом пошел на попятную - некому заниматься, под завязку заняты текущими делами. Начальник участка взял трубку - сейчас своего секретаря-машинистку привезет.
По пути в трест заехали в бригаду монтажников тридцать восьмого строительного управления. Обсказали бригадиру, тот в ответ только головой покачал и так рубанул ладонью, словно не по воздуху, а по шее самому прокурору. Монтажники подошли к машине, начальник участка свою вставку прочел. И здесь потребовали вписать что-нибудь доходчивое. Вписали: имейте в виду, Губкина не отдадим, грудью встанем, за то и подписываемся.
Валерий Антонович не вмешивался, хотя чувствовал неловкость, - нехорошо получалось, будто угроза.
Всего собрал пятьдесят шесть подписей, он и не предполагал, что его знают и помнят. В Коксохиммонтаже и сорок седьмом строительном управлении разговор вылился в своеобразные конференции по его сборникам. Только не он подписывал - ему ставили автографы на оправдательные письма. Мелькнула тщеславная мысль благодарности прокуратуре - подвигнули на встречу с читателями. Жаль, времени мало, - ничего, после Высших литературных курсов в Чумышск переедут, его город - здесь. Мог, конечно, больше подписей собрать - неудобно, все же не под воззванием в ООН.
Единственное, где с ним обошлись сухо, даже жестко - в сорок шестом управлении. Вместо Лейбельзона вступил в должность главный инженер этого управления - всегда тихий, мягкий, казалось, безотказный человек. Валерий Антонович писал о нем как о выпускнике Приобского политеха. Очерк получился приподнятым: если человек тихий, мягкий и после института едет на Всесоюзную ударную комсомольскую стройку - такой человек - интеллигент.
Вышло по-другому. Встретились, обменялись рукопожатиями, завел в кабинет, сказал секретарю-машинистке - никого не впускать.
Есть мнение - никаких документов: ни в суд, ни в прокуратуру. Его самого вызывают свидетелем. Он сочувствует, но есть мнение (указал пальцем в потолок), избегать рекомендаций привлекаемым лицам.
Валерий Антонович удивился: кто лучше знает человека, чем коллектив, в котором он работал?
Начальник согласился: вообще-то так, но есть мнение.
- Чье мнение?
Виновато улыбнулся, пожал плечами, извините - не скажет, нельзя. И все это - мягко, спокойно, не повышая голоса.
Все время, пока находился в кабинете, ощущал неприятный больничный запах не то йода, не то хлороформа. Операционная - посторонним вход воспрещен, или - предзнаменование: некому снять крестника?
Ушел со странным чувством - уверен был, что никакого такого мнения нет - быть не может, но и доказывать свою правоту некому - пустота, какой-то околдованный сфинкс. Неудивительно, что судят бывшего начальника именно этого управления.
Валерий Антонович сидел в фойе треста, ждал начальника участка Сибстальконструкции - наказывал: без него не заходить к секретарю парткома. Тогда участливость казалась чрезмерной, в какой-то степени лишней, теперь (после посещения сорок шестого строительного управления) - необходимой моральной поддержкой. Любить человека, быть отзывчивым - ни деньгами не заставишь, ни самыми умными постановлениями. Мы в общем-то знаем, какими надо быть, - не можем, нужных чувств не хватает.
Внезапное дуновение из окна вдруг окатило все тем же неприятным больничным запахом.
«Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало нехороший день, так как запах начал преследовать прокуратора с рассвета».
Валерий Антонович посмотрел на часы: без пятнадцати тринадцать (цифра-то?!). Если через пять минут начальник не появится, придется самому - время не ждет. Опять зашевелилось суеверное чувство: где-то там в высших материях что-то переменилось - надо быть готовым ко всему.
Во-первых: никаких бумаг по соцсоревнованию секретарь не подготовил.
Во-вторых: если выйдет из треста ровно в тринадцать ноль-ноль - к зданию суда успеет - разве что через железнодорожные тупики?!
- В-третьих: успеет - чем поможет Лейбельзону без документов парткома?! Запах больницы или гнили?!
Он тут же забыл о неприятном «преследующем с рассвета» запахе - в конце коридора увидел спешащего, как бы раскручивающего педали начальника участка. Издали махнул и, не дожидаясь, свернул в приемную.
Секретарь встретил улыбкой - были готовы не только выписки из решений парткома, но и итоговые таблицы объемов выполненных работ, начиная с года вступления Лейбельзона в должность. Три огромные «простыни», заверенные треугольником. Они пытались отстаивать Лейбельзона, но позиция нового начальника управления однозначна - виноват. Брал из кассы восемь тысяч на покупку личного автомобиля. Вернул, конечно, но факт имел место. Искренне удивился: против Губкина уголовное дело - что они?! Узнав позицию бывшего секретаря парткома, призадумался. Если были звонки по трудоустройству свыше - почему умолчал? Вообще-то он понимает, но среди «позвоночных» достаточно толковых трудяг. Замполит чумышской милиции! «Слова к делу не пришьешь» - его излюбленное выражение. Неожиданно резко поднял увесистую кипу папок, хлопнул о стол - с живыми людьми некогда разговаривать! Походил по кабинету, перевел разговор на подъем галереи - постарается вырвать время, заскочить.
Начальник участка успокоил: осечки не будет.
Валерия Антоновича покоробило, что он - «позвоночный». Он искренне верил товарищу Вотько - и сейчас верит. Отказаться от Вотько - прежде всего отказаться от себя. Была ведь работа - или не надо было участвовать?! Нет, он не может отказаться от себя. Сердце упало, скатилось куда-то вбок. Спасая себя того, пересилил мертвенную усталость, предложил: по старой памяти - репортаж с места события.
Переглянулись - хорошо бы, но ведь он?.. Осеклись. Некоторое время каждый рассматривал свою, видимую только ему точку, - ничего, все пройдет и рассеется.
Наверх
|
|
|
|
библиография
