| |
 |
|
|
|
 Назад 
ОГОНЬ МОЛЧАНИЯ
Полчаса назад Татьяна Николаевна звонила товарищу Вотько. Извинилась, что беспокоит, - она никогда бы не решилась, если бы, если бы... Горло схватили спазмы, всхлипнула и, сдерживая рыдание, замолчала, прикрыв ладонью телефонную трубку.
Соскочила с постели дочь, выбежала из комнаты, бухнулась на колени, обхватив ноги: мама, что?! Не плачь, мама! А у самой лицо разъехалось в жалкой гримасе, и слезы, как горошины, катятся из испуганных глаз.
Испуг дочери отрезвил: встань, свалишь. Осердилась и сейчас же взяла себя в руки. Она бы не решилась беспокоить, но муж как ушел в обед - и все нет и нет. Рассказала о повестке в прокуратуру на четырнадцать ноль-ноль и о записи на календаре: в семнадцать встреча со вторым секретарем горкома партии.
Как ни пыталась скрыть волнение, а все же второй уловил состояние. Успокоил: время не такое уж позднее, во всяком случае, для него рабочий день еще не кончился. Они действительно договорились встретиться, и он очень удивился, что Валерий Антонович не пришел ни в назначенное время, ни позже. В своем рабочем кабинете секретарь находился до двадцати, а может быть, и дольше. Вообще Валерий Антонович пунктуален, но, знаете, студенческая вольница накладывает свой отпечаток - с друзьями засиделся или махнул на Коксохим, думал, обернется к вечеру, а на электричку запоздал, мало ли?!
Товарищ Вотько разговаривал просто, без начальнической отчужденности, чувствовалось, что разделяет тревогу, и Татьяна Николаевна поделилась: всех друзей обзвонила, ее беспокоит вызов в областную прокуратуру. Второй сказал, что областная - не в его компетенции, сейчас звонить туда нет смысла, никого нет, сидит на вахте какой-нибудь пень, от него ничего не добьешься. Если Валерий Антонович не явится - завтра через своих орлов-инструкторов он сам все узнает. И тут же поинтересовался: почему Татьяна Николаевна опасается, что именно в прокуратуре могли задержать, есть ли какие-то основания?
Замечание секретаря о вахтере-пне заставило Татьяну Николаевну улыбнуться, было во всем этом что-то по-свойски домашнее, настраивающее на доверительность: никаких особенных оснований как будто бы нет, но в последний год работы на Коксохиме, после публикации «Хроники бригады», возникли проблемы с трудоустройством - увольняли. Некоторые ответственные руководители стройки ссылались, что ставку мастера и вообще любую ставку платить не обязаны. Восстановили на работе с помощью парткома. Татьяна Николаевна знала, что был звонок из обкома партии, из отдела, который тогда возглавлял Вотько, но упоминать обком не стала.
Секретарь засмеялся - администрацию стройки понять можно, он читал «Хронику», было бы странно, если бы на публикацию недостатков реагировали иначе. Платить-то они не обязаны, но что, у нас мало машинисток, проведенных лаборантками или даже научными сотрудницами? Не случайно этот пример привел, очевидно, знал, что она работает в институте и пример о лаборантках более всего убедит. Вспомнил футболистов, хоккеистов, числящихся на всевозможных предприятиях слесарями, токарями, инженерами, и так далее. Словом, тогда бы пришлось половину страны отправить в прокуратуру - здесь что-то другое, может, он вам не говорил?
Татьяна Николаевна со всей уверенностью сказала, что ничего другого нет и быть не может. Она немного обиделась, что кто-то не исключает между нею и мужем возможности тайн. Второй уловил это по интонации, перехватил инициативу: тогда тем более нечего тревожиться, завтра через своих «орлов» наведет справки. Посоветовал спокойно отдыхать - утро вечера мудренее.
Разговор с секретарем горкома партии хотя и принес облегчение, но не надолго; только что и помог Татьяне Николаевне утешить дочь - спи. Сама она спать не могла, решила с двенадцати ночи обзванивать больницы, и как села на маленькую табуреточку возле входной двери, так и сидела, сторожа каждый шаг.
Решение обзванивать больницы пришло сразу, а после разговора с секретарем укрепилось. Она невольно пыталась разобраться, откуда тревога, разве никогда Валерию не приходилось задерживаться? Приходилось. И все же никогда она не паниковала - не обзванивала ни друзей, ни знакомых, ни тем более больницы. Что с нею? Будто вынули стержень - вместо мышц какая-то поролоновая губка, сидеть и то нет сил. Она слишком любит его или больна?! И то и другое одинаково плохо, если в тягость окружающим. Ей хотелось упасть лицом на подушку и захлебнуться в жалости к себе, но мысль, что ему сейчас хуже, она - его единственная надежда, всякий раз словно встряхивала ее.
Она не будет ждать двенадцати. Если он не поступал в больницу - останется прокуратура. Она случайно слышала, что говорили о какой-то «цековской» комиссии на Коксохиме, - прокуратура повсеместно выведена из-под опеки партийных комитетов. Татьяна Николаевна попыталась вспомнить, по какому поводу был разговор, - не вспомнила. Скорей всего, информацию получила от недавно принятой в институт молоденькой сотрудницы, дочери заведующего торговым отделом обкома партии. Случайная информация, впрочем, разве так уж важно, от кого и по какому поводу? Важно другое: «цековская» комиссия и повестка в прокуратуру связывались в одну нить. Вот откуда беспокойство, вот почему при всей убедительности доводов второго секретаря горкома партии они только на несколько минут пригасили тревогу, но не убедили. Татьяна Николаевна инстинктивно почувствовала, что причиною всему - прокуратура. Она теперь, наверное, знала, что искать мужа надо там.
Если хоть за что-то, за самую малость прокуратура сможет зацепиться - зацепится. Им главное - вовремя среагировать и отчитаться; она может судить - по работе института; вообще сегодня - всюду так. Во всяком случае, в большинстве, главное - в срок отчитаться, а что между словом и делом - разрыв, мало кого интересует. Сказано в бумаге, что стена черная - голову не поднимут, чтобы удостовериться. А поднимут и увидят, что белая, не поверят - бумаг-то соответствующих нет. Машина, неостановимая машина! Она растерялась, бессмысленно повторяя: «Раздавят, раздавят».
Ощущение времени, которое было утратилось, напомнило, что пора обзванивать больницы. Стараясь собраться с силами и не находя их, потому что обзванивание как будто потеряло свой прежний необходимый смысл, она сидела точно загипнотизированная.
На что силы?! Это счастье, что их нет, по крайней мере, не будет понапрасну терзать других. Жизнь растения.
Дальний хлопок входной двери точно подкинул ее. Ногой отодвинула табуретку, прислонилась к косяку: неужто померещилось? Осторожно щелкнула замком, отворила дверь на площадку - теперь это был совсем другой человек, переполненный силой, как бы сдерживающий пружину.
Наверх
|
|
|
|
библиография
